Маргарита Ланкина

Родителям пришлось объясняться в школе: «Мы не водим детей по кабакам, мы в них работаем и живем»

Я из династии рестораторов. Мой отец — Слава Ланкин, легендарный бартендер, владелец Delicatessen, бара ODD и пиццерии Supernova. Мама тоже когда-то работала в индустрии. Так что у меня есть детские фотографии, где я сижу на барном стуле в ресторане Pancho Villa, где тогда работал папа. Потом они открыли бар Real McCoy — точно не место для детей, но и там я бывала довольно часто. В общем, мы с братом в этом выросли. Как-то ему в младших классах задали нарисовать праздник, и он изобразил барную стойку. Родителям тогда пришлось объясняться: «Мы не водим детей по кабакам, мы в них работаем и живем». 
У папы был испанский ресторан Tapa de Comida, и с 13 лет родители меня отправляли летом там помогать: приносить хлеб, менять пепельницы, складывать салфеточки. Я так работала несколько часов день и получала какие-то деньги, которыми могла распоряжаться сама. Но я не собиралась делать это своей работой. Я вообще, как любой подросток, не очень понимала, чем хочу заниматься. И в результате поступила в РЭУ имени Плеханова на «Товароведение». Мне тогда казалось, что это какая-то перспективная специальность. Я писала диплом по сыру, делала в лаборатории исследования по выявлению молочного жира. А я же закончила испанскую спецшколу, говорю на языке — и напросилась на практику к одному испанскому сыроделу под Саламанкой. Он тогда строил большие надежды на российский рынок, а я надеялась остаться у него работать. Но потом случилось эмбарго на ввоз сыров из ЕС, и из этого ничего не вышло. 
Я предприняла еще какие-то попытки найти работу по специальности, но безуспешно. Сидеть без дела было абсолютно уныло, я просто не привыкла ничего не делать.

Я провела там всего год, но до сих пор вспоминаю их с теплотой. Довольно быстро я решила, что в этой компании можно развиваться, стать товароведом — это же огромная организация, там есть свой отдел контроля качества.

У нас было две сотни коктейлей — и это в городе, где тогда было всего несколько коктейльных баров

Возможно, я так бы и осталась в «Кофемании», если бы мы всей семьей не собрались переезжать в Прагу. Папа думал открыть там свое место, мы даже ездили смотреть помещение. Я должна была быть там технологом. Чтобы набраться опыта, я пошла стажироваться в кафе «Юность» — папино заведение, которое открылось на месте Tapa de Comida. Там я училась делать бурбон на вишне, сливочный лимончелло на абхазских лимонах и прочие настойки и наливки, которыми «Юность» славилась. Настойки там тогда были чуть ли не лучшие в Москве. Совмещать это с «Кофеманией» я не могла: они настаивали на полной рабочей неделе. Поэтому я уволилась — и дальше три дня в неделю ходила в «Юность». А остальное время у меня было свободно, и мне надо было чем-то его занять. 
А тут моя подружка, которая работала официанткой в Mitzva Bar, говорит, что им как раз нужен человек. Так я и оказалась в компании, в которой работаю до сих пор. Mitzva Bar был первым их заведением, на тот момент ему было около года. Это такое супертеатрализованное место, которое заигрывает со всеми стереотипами о евреях: там все расписано на иврите, на потолке — каббалистическое древо жизни, огромный витраж с изображением лучезарной дельты. Там была еврейская кухня в супернеобычном исполнении, сильно опередившим свое время. И там принципиально не было коктейльной карты, поэтому мне приходилось объяснять гостям, какие у нас есть коктейли — а их было две сотни. И это в городе, где тогда было всего несколько коктейльных баров. Где представление о коктейле было как о каком-то стакане с зонтиком синего цвета. Ну а мне пришлось все это изучить — и наконец погрузиться в то, чем всю жизнь занимался мой папа. Словом, в Mitzva мне было по-настоящему интересно. Ну и там было все гораздо более расслабленно, чем в «Кофемании», гораздо более человечные отношения и среди коллег, и с гостями.

Словом, в Mitzva Bar я нашла себя. И когда с Прагой у нас ничего не вышло, я осталась там работать.

Вообще это такая наша линия партии, наш стиль: мы открываем разные заведения

Идея The Bix появилась в Новом Орлеане. Учредитель Mitzva Даня Гольдман и его приятель, Костя Гевондян, ездили туда на Tales of the Cocktail — это такой важный мировой барный слет. Я, как ни странно, тоже там была: мы всей семьей отдыхали в Майами и оттуда съездили в Новый Орлеан. Но там вообще в тот год пол-Москвы было. Сам Гевондян — джазмен, но он всегда был в барной тусовке. И вот Даня с Костей погрузились в эту новоорлеанскую атмосферу, когда из каждого кабака звучит классический джаз, бурбон льется рекой. И решили вместе открыть свое место в Москве, поженить хороший джаз и хорошие коктейли. Такой ночной клуб в обстановке ревущих 1920-х. 
К тому моменту я успела проработать в Mitzva год или полтора. Даня предложил мне перейти в это новое место.

И в The Bix я стала хозяйкой зала, как у нас называется эта должность. Это такая хостес, менеджер и конферансье в одном флаконе. А со временем доросла сначала до старшего менеджера, потом — до управляющей. Сейчас я генеральный директор и один из учредителей клуба, а также директор по маркетингу всей Goldman Group. 
Со временем мы выросли в большую компанию — у нас уже не только Mitzva Bar и The Bix. Мы открыли еще бар «Сионист» на Покровке — такое место для более юной аудитории. Взяли в управление бар «Камин» — настоящий спикизи, куда можно попасть только по звонку, куда ты не можешь попасть с улицы: тебя должен знать и порекомендовать кто-то из гостей. И сейчас мы открываем новое место, Petite Decadance. Это будет такое крошечное французское кабаре с живой музыкой, бурлеском и танцами по выходным. По сравнению с The Bix там будет больше такого театрального надрыва, что ли. Вообще это такая наша линия партии, наш стиль: мы открываем разные заведения. В разных концепциях у тебя разные люди, каждый раз другой tone of voice, и ты можешь там воплощать разные идеи. Закрывать, скажем так, разные потребности.